На театральной программке – фрагмент плаката Рафала Облиньского «Маскарадный бал», изображающий обнаженную женщину и мужчину с маской вместо лица. На сцене минимум декораций, основная из которых – фотография пустого зрительного зала на заднике. Абсурдные диалоги, в которых, в сущности, отсутствует диалог… Премьера эксцентрической комедии «Ивонна, принцесса Бургундская» В. Гомбровича в постановке Гжегожа Мрувчиньского состоялась 9 и 10 марта в театре «Свободное пространство». Ставшая уже пятой на орловских сценах эта работа польского режиссера – еще один шаг в построении культурного диалога между двумя странами в ту эпоху, когда выстраивать этот диалог становится особенно трудно.
Опубликованная за год до начала Второй мировой войны пьеса, работу над которой Гомбрович начал еще в 1935 году, фактически описывает механизм уничтожения Другого, иного, не желающего жить по абсурдным законам придуманной реальности. Охваченным бесчеловечной идеей собственного превосходства героям пьесы недостаточно «выплюнуть» Ивонну из дворца – ее обязательно нужно перемолоть, уничтожить. В созданном Гомбровичем абсурдном мире, в котором есть что-то и от Шекспира, и от Достоевского, и от Метерлинка с его принцессой Мален, писатель пытается ответить на вопрос, почему в обществе нет и никогда не найдется места для таких молчаливых принцесс.
За последнее десятилетие в российских театрах пьеса «Ивонна, принцесса Бургундская» ставилась неоднократно. Постановка, которую увидели орловские зрители, не изобилует модными современными приемами: в ней нет мультимедийных проекций, нет датчиков, измеряющих пульс зрителя, нет латексных костюмов. Это, скорее, очень честное прочтение пьесы Гомбровича режиссером-носителем польской культуры, в котором форма идет рука об руку с содержанием, музыкальное оформление и декорации подчеркивает режиссерскую задумку, а актеры существуют в пространстве, где искренность и чистота лишены права голоса.
Разговор на серьезную тему режиссер Гжегож Мрувчиньский облекает в комедийную форму неслучайно. С одной стороны, это шаг навстречу зрителю, позволяющий ему освоиться с происходящим на сцене абсурдом. С другой – шаг навстречу автору, который призывал не играть пьесу «излишне всерьез» и подчеркнуть в ней все элементы гротеска и юмора. Этот замысловатый синтез трагического и иронического можно назвать основнойчертой постановки, в которой просматривается почерк режиссера. Первые несколько сцен укладываются в формулу «Погода была прекрасная, принцесса была ужасная», только вместо сапгировского леса Ивонна попадает в королевский замок, наблюдая за жизнью которого зритель понимает, что мир этот, ровно как из детского стихотворения, – мир наоборот: принцесса – самое прекрасное существо из всех, кто появляется на сцене. Вот принц Филипп в исполнении Максима Громова размышляет о том, как воздействует на него принцесса Ивонна, изрекая почти гамлетовские монологи, – и уже через секунду бросается в пляс под песню Егора Крида «О боже, мама, мама, я схожу с ума». Лакей Валентин, появляющийся на сцене в самые неподходящие моменты с невообразимого размера щеткой для пыли в руках, служит своего рода громоотводом для сгущающихся на сцене эмоций. «Абсурд!» – сквозь смех обмениваются репликами зрители в зале.
Если первое действие пьесы показывает нам, как Ивонна становится предметом ужасного эксперимента, в который постепенно вовлекаются все персонажи, то второе действие становится ответом на вопрос, почему молчание Ивонны так разрушительно, так неприемлемо для обитателей королевского дворца. «Ивонна на сцене молчит о том, что нормальный человек не реагирует на глупости, – делится после премьеры мыслями о своей героине актриса Валерия Жилина. – По крайней мере, так происходит в ее мире. В этом ее молчании больше вопросов, чем ответов». Принцесса сохраняет за собой право на собственный мир, неподвластный глупым и бесчеловечным законам королевского двора. «Мы у нее там, внутри», – с ужасом заключает Принц, уже обдумывающий убийство Ивонны, именно потому, что у нее, в отличие от всех других, есть это самое нутро. Второе действие, в котором по очереди Король, Королева и Принц приходят к мысли о том, что принцессу нужно просто-напросто убить, подводит нас к одной из основных идей пьесы: Ивонна в каждом из нас. Глубины этого айсберга открывает зрителю сцена внутренних терзаний Королевы в исполнении Маргариты Рыжиковой. В белых одеждах она в образе лебедя под музыку Сен-Санса декламирует свои бездарные стихи про калину и рябину, буквально плавая по сцене и, максимально обнажая свою душу, становится в этот момент удивительно уязвимой. Ее внутренний диалог, решенный в гротесковой форме, не может оставить зрителя равнодушным – в зале звучит смех. И вместе с тем, сидя в замкнутом пространстве, постепенно зритель, вовлеченный в выстроенную режиссером игру, как бы всматривается в зеркало и может смело задать себе вопрос: а что я делаю с тем непосредственным, чистым, искренним, что есть во мне самом? А как я отношусь к Иному, не похожему на меня самого? Способен ли я противостоять системе, которая делает человека бесчеловечным?
Напряжение, возрастающее на протяжении всего второго действия, достигает своего апогея в финале. Полонез, который предваряет финальные сцены спектакля, становится символом того, что Ивонна выброшена за пределы системы – ей нет места в этом мире. Финальная же массовая сцена выглядит удивительно графично. Черно-золотые костюмы, спускающиеся сверху ножи и вилки, предвещающие смерть Ивонны, гротесковый диалог о карасе, сыгранный актерами с «нулевым градусом письма», и извлекаемые будто по мановению дирижерской палочки охи и вздохи королевской свиты придают происходящему оттенок ирреальности. Сидящие за столом подобно героям «Тайной вечери» Леонардо да Винчи актеры напоминают больше заводных кукол, чем живых людей, которые наконец-то добиваются поставленной цели – избавляются от Ивонны. Вставшая костью поперек горла обитателям королевского замка Принцесса Бургундская погибает от кости карася: у нее, и без того безмолвной, вновь забирают ее голос. Поворачивающийся после смерти главной героини на сцене стол отсылает нас к зеркалу как к символу мира наоборот: встающие перед умершей принцессой на колени принц и придворные на самом деле не победили, а проиграли. «Знаете, если соотнести происходящее на сцене с современной жизнью, – рассказывает Максим Громов (принц Филипп), – мы увидим, что эта пьеса актуальна сегодня как никогда. И в нашем обществе есть люди, которые наделены большими возможностями, пресытились обыденностью и ищут чего-то неординарного. Принц пытается сломать систему обыденности, ищет острых ощущений. И в его жизни появляется такая вот неподвластная ему заноза, которую он тоже хочет сломать. А в итоге она ломает его. Ведь в финале это он встает перед ней на колени. Хотя, казалось бы, с ней можно все».
Опускающаяся на последних минутах спектакля решетка, сквозь прутья которой выглядывают замершие лица обитателей дворца, замыкает круг и отсылает к первой сцене спектакля. И вглядываясь в эти пустые лица, невольно вспоминаешь Гоголевское «Над кем смеетесь?»…
По окончании спектакля вновь рассматриваю программку и понимаю, как тонко «Маскарадный бал» Облиньского связан с проблематикой «Ивонны». Чистая, обнаженная душа принцессы, попадая в мир симулякров, где главное не быть, а казаться, пытается по-своему противостоять этому миру, защитить свое право на себя и собственную индивидуальность, сохраняя при этом внутреннюю полноту и чистоту. Вслед за Гомбровичем, Гжегож Мрувчиньский не дает нам ответа на вопрос, кто же такая принцесса Бургундская, в чем ее загадка. Вглядываясь в отражение расположенных напротив пустых кресел, нам остается лишь задуматься о том, о чем же молчит Ивонна в каждом из нас.
Ольга Онищук
