Пожалуй, Войцех Семён (Wojciech Siemion), «великий поляк», как назвал его бывший заместитель министра культуры Польши, генеральный консул этой страны у нас в Петербурге Эугениуш Мельцарек, оказал на меня, на мое чтецкое ремесло, особенно в исполнении польской поэзии и поэзии вообще, такое же влияние, как в юношеские годы встреча с Дмитрием Николаевичем Журавлевым.
Народный артист России Сергей Новожилов и польский режиссёр Войцех СемёнЭто было уникальное явление в польской культуре тех лет во всех смыслах: великолепный характерный актёр в театре и кино, режиссёр, создатель театра «Старая Проховня» («старый пороховой погреб»), профессор театральной академии, воспитавший не одно поколение молодых польских актёров и, конечно же, непревзойденный исполнитель польской поэзии и прозы – от Миколая Рея и Яна Кохановского до поэтов и писателей современников, почитавших за честь дружить с ним, слушать его советы и, конечно, восторгаться его интерпретациями их сочинений. Но, ведь в его репертуаре были и Александр Белов и Анна Ахматова, Маяковский и Бабель, и, конечно же, Пушкин в блистательных переводах Юлиана Тувима, которого он ещё застал и был знаком, как и с другим великим современником Константы Идельфонсом Галчинским. Кстати, чтение Войцехом «Писем к Маргарите» Тувима и «Путешествие в Свидр» Галчинского было у меня на квартире, при первой нашей очной настоящей встрече, весной 1976 года, когда он с ныне здравствующим Яном Энглертом, привёз свой актёрский курс по обмену в наш театральный институт.
«Возьми карандаш и помечай в тексте нужные акценты», – сказал он мне тогда. К счастью, все нужные сборники у меня были под рукой и пометки Семёна сохранились до сих пор.
Но, что это было за чтение!
Какое владение ритмом, аллитерациями, какое точное проникновение в авторский стиль и интонацию того или иного поэта! Я был в полном восторге! А ведь впервые имя Войцеха Семёна я узнал еще на втором-третьем курсе театрального института, когда начал изучать польский язык под влиянием однокурсников из Львова, прекрасно знавших не только специфический «западнятский» украинский, но и польский. А на третьем курсе я и сам попал во Львов на курсы председателей спортивных клубов высших учебных заведений Украины, как глава спортклуба Харьковского театрального института. Польский Львов очаровал меня сразу, тогда во многих местах слышалась и польская речь. А главное, была доступна польская пресса, причём ежедневная и, разумеется, польские книги. И вот, благодаря прекрасному знанию моего второго родного языка – украинского (по маме), я очень быстро научился читать и на польском. Среди популярных тогда еженедельников «Film», «Ekran», «Przekrojuw», «Szpilki», мне попадались публикации с новостями театральной жизни Варшавы. Так узнал о маленьком театре «Stara Prochownia» в Старом Городе, в самом центре Варшавы, о его создателе и руководителе Войцехе Семёне, не предполагая, что спустя многие годы сам буду выступать с вечерами поэзии на сцене этого театра! Сказка! Телевизионные работы Войцеха тоже мне были очень близки – «Двенадцать» А.Блока, «Конармия» И. Бабеля и «Клоп» В.Маяковского, поставленный им в театре – всё это были мои любимые авторы и, конечно, я мечтал познакомиться с этим знаменитым мастером. Но, как далеко ещё было до этого!
Впервые с чтением польской поэзии на языке оригинала я выступил в мае 1965 года в Центральной библиотеке им. В.Г. Короленко родного города Харькова, уже зная о своем скором переезде в Ленинград. Но, понадобилось целых 10 лет моей работы в Ленконцерте, участия во всех общественных мероприятиях города, посвященных Польше и её торжественным датам, чтобы, наконец, в январе 1975 года меня включили в небольшую группу артистов Ленконцерта, едущую на Дни Ленинграда в городе-побратиме Гданьске! Летели самолетом до Варшавы, потом поездом до Гданьска. Нас поселили у вокзала, в старой гостинице «Monopol» (теперь её уже нет, на её месте современный блок из стекла и бетона). А тогда, в номере с альковом с бархатной занавеской, но без удобств, я включил небольшой чёрно-белый телевизор и… о, радость! – на экране Войцех Семён и прославленный ансамбль «Мазовше»! Это была прямая трансляция из зала конгрессов Дворца науки и культуры концерта (или как принято называть у поляков «uroczystoji akademii») по случаю 30-летия освобождения Варшавы! Да, это было 18 января 1975 года!
Войцех блистательно читал «О нас, влюбленных» («O nas, zakochanych») Юлиана Тувима, его же «Ab urbe condita» – о первом дне в освобожденной, лежащей в руинах Варшаве, которое и сегодня невозможно читать без слёз, «Варшаву» Галчиньского, а хор «Мазовше» пел песенки о Варшаве Сыгетыньського, танцоры исполняли краковяк и мазурки. Опять же, мог ли я тогда мечтать о том, что 12 лет спустя мы выйдем вместе с Семёном на эту же сцену «Sali kongresowej», и я буду читать ту же «Варшаву» по-русски, а он по-польски на торжественном первомайском концерте 30 апреля 1987 года.
После невероятно удачных моих первых в жизни заграничных выступлений в Гданьске, на обратном пути в Варшаве я уже имел телефон Войцеха и, конечно, позвонил ему и представился, так началась наша дружба, продлившаяся до его трагического ухода из-за автомобильной катастрофы 21 апреля 2010 года. Целых 35 лет! После его приезда в Ленинград с актерским курсом, о котором я уже вспоминал (кстати, тогда мы вместе с ним выступили ещё в общежитии ЛГУ перед польскими студентами, которых было тогда множество, а он встречался в Доме Актёра с театральной общественностью города и имел огромный успех). Наши встречи происходили, увы, с огромными перерывами (события 1980 года, военное положение). Хотя мне довелось бывать на Днях Ленинграда в Гданьске ещё в 1977, и в 1984, и в 1987 годах. И вот, осенью 1986 года, в конце ноября, Войцех прилетает в Ленинград по приглашению тогдашнего Генерального консула Польши милейшего полковника Ягельницкого. И вот, что значит благосклонность судьбы – я должен был лететь в эти дни на гастроли по городам Севера, но простыл, взял больничный и, таким образом, попал на приём в честь приезда знаменитого польского актёра! Увидев меня, Войцех тут же пригласил нас с женой (певицей Верой Волостных) приехать на гастроли к нему в «Стару Проховню»! И вот, мечта осуществилась – 23 апреля 1987 года, официально, через Министерство культуры, мы приезжаем в Варшаву.
Вера должна была участвовать номером в моей сольной программе советской и польской поэзии и, поскольку мы приехали без аккомпаниатора, этот вопрос нужно было срочно решить. Вначале Войцех привёл свою тапершу из театральной академии, которая играла на уроках танца и пластики, но когда та увидела ноты: Чайковский, Рахманинов, Верстовский – побледнела от страха и… отказалась. Тогда неугомонный Войцех уже поздно вечером повёз нас к ещё одной пианистке, на этот раз, как оказалось, блистательной Регине Сусманек, ездившей на все международные конкурсы с польскими вокалистами (в том числе и на конкурс имени Чайковского в Москве). Едва взглянув на наши ноты, она сказала: «Спите спокойно, я сотни раз играла эти романсы!»
На концерте я читал очень много. Помню, были и главы из поэмы Вознесенского «Лонжюмо», поскольку официально наши гастроли были как бы приурочены ко дню рождения Ленина (22 апреля). А вот Вера, вдруг, начала петь и – задохнулась от кашля и не смогла продолжать – простуда! На первом же романсе! На следующий день Войцех, бросив все свои дела, повёз нас на своём «Poloneze» к знаменитой докторше – ларингологу – профессору Мацкевич, которая оказалась родной тётей любимой и у нас в стране актрисы Эвы Шикульской. Та помогла мгновенно, выписала кучу лекарств на своё имя (чтобы было бесплатно) и Войцех повёз нас через всю Варшаву на другой её конец в аптеку, где было лекарство «Falimint» (Румыния). И вот тут я убедился, насколько любим и популярен Семён – люди буквально преображались, когда он входил – куда бы то ни было – в аптеку, в магазин, в учреждение – небольшого роста, коренастый, светловолосый с пронзительным взглядом серых глаз, с пшеничными густыми бровями, он был само обаяние, свой человек из народа, из глубинки, тем не менее, не сходивший с экранов телевизоров и, к тому же, он был тогда также и депутатом Сейма, поэтому устроил нас в гостинице «Сеймовэй», которая пустовала между сессиями, и в то время там селили только дипломатов. Он был членом Польской объединенной рабочей партии (ПОРП) и никогда не выходил из неё. Во время военного положения, когда многие польские актёры, такие известные, как Ежи Лапицкий или Игнаци Гоголевский, играли в костёлах, он, когда я спросил его, когда мы проезжали мимо одного из известных костёлов в Варшаве, бывал ли он там, он ответил: «Мне как-то не по дороге» «Mnie jakoś nie po drodze».
Войцех Семён на обложке польского журналаПозже, бывая в очередной раз в любимой Польше, я убеждался, бывая даже в самых небольших городах и городишках, что имя Семёна известно буквально всем, я не встречал поляка, который бы спросил: «А кто это такой?», в отличие от моих современников, которые даже моего однокурсника, великого актёра Алексея Петренко или не знают, или путают с его однофамильцем…
Войцех устроил нам концерт в Щецине, в городском театре (Театре Польском) у своего друга главного режиссёра Анджея Мая, который и у меня в Ленинграде в гостях побывал, в коммуналке на Поварском переулке. Запомнилась его речь на представлении нашей программы: «Какие там могут быть общества дружбы? Польша – США, Польша – Греция? А Россия – это не друзья, это братья!». – И гул аплодисментов в переполненном зале театра! Это было 26 апреля 1987 года. А 28 снова «Стара Проховна» уже с Верой, с успехом полным. А перед нашим концертом там же был сыгран спектакль «Виткацы», поставленный и придуманный Семёном о выдающемся художнике и драматурге Виткевиче, погибшем в первый год Второй мировой войны (1939). Прекрасные актёры были заняты в этом спектакле и Эва Шикульска в их числе, с её необыкновенными глазами, неповторимой польской красотой и обаянием, а 30-го, как я уже вспоминал, я выше на сцену «Sali kongresowaj» вместе с Семёном и фольклорным ансамблем, и читал «Две гитары» Галчиньского на русском, а Войцех на польском:
За стеной две гитары
заиграли, запели.
А одна – трень да трень,
а другая – дон-дон,
та запела про Вислу,
а другая – про Волгу,
и похожи гитары,
как ладонь на ладонь.
За стеной две гитары
разом заговорили,
эта славила Вавель,
та вела о Кремле,
та – о красном и белом,
а другая – о красном,
эта пела о Польше,
та – о русской земле.
Эх, распелись гитары,
потекли через бреги
дисканта – про березу,
баритоны – про клен,
что Адам с Александром,
что «Фарис» и «Онегин»,
та же самая тайна,
тех же струн перезвон.
Говорили гитары,
а в углу, в колыбели,
спал ребенок, а в печке
огонек подпевал.
Двое в темной беседке
о колечке шептались.
Светлый месяц на небе
тихо носом клевал.
В зале было представлено всё высшее руководство за исключением Ярузельского.
И вот, после концерта, Войцех сажает нас в свой «Polonez» и везёт в своё имение Petrykozy (Петрикозы), за 50 с лишним километров от Варшавы, потому что он не мог допустить, чтобы мы уехали из страны, не увидев его главное детище (после профессии основной) – галерею современной польской живописи, которую он собирал всю жизнь. Она была расположена на втором этаже его старинного дома, восстановленного на фундаменте средневековой польской «седзибы» (siedzibą) – мощного каменного дома со множеством комнат и с подвалом, в котором тоже находилась его гордость – собрание деревянной польской народной скульптуры, совершенно потрясающая и уникальная. Это надо видеть, описать невозможно.
После осмотра его галереи, он в 2 часа ночи (!) отвозит нас обратно в «Сеймову», ибо у нас в 6 утра поезд на Краков – Войцех договорился с Дворцом Молодежи в новой Гуте о моём участии в первомайских концертах – только для того, чтобы мы смогли увидеть старую столицу Польши, этот великолепный, ни с чем не сравнимый город с Вавелем, Сукенницами, Марьяцкой башней, сигнал трубача с которой каждый полдень я старался поймать по приемнику «Spidola», ещё в шестидесятые годы гастролируя по городам и весям нашей страны, – это была первая программа польского радио на длинных волнах. Так Войцех старался за короткий срок наших гастролей показать нам самые лучшее и дорогое для него. Не говоря уже о том, что скромные суточные нам тоже очень пригодились. А уже следующая наша встреча состоялась аж в 1999 году, когда он через директора музея А.С.Пушкина, С.М. Некрасова, разыскал меня и прислал официальное приглашение (мне и Вере) на участие в праздновании 200-летнего юбилея А.С.Пушкина. Это была уже другая Польша, но Семён, несмотря ни на что, оставался верным и преданным другом нашей страны, нашей культуры. Чего стоило ему организовать грандиозный гала-концерт в Большом зале Королевского замка в Варшаве – знает только он один! Полный зал, вся элита польской культуры – и ни одного сообщения в средствах массовой информации!
Я читал в концерте «Trzech Budrys’ow» («Будрыс и его сыновья») Адама Мицкевича в переводе А.С. Пушкина. Вера пела романсы на его стихи, а в финале я, Войцех и его бывший студент – темнокожий красавец из какой уж не помню африканской страны – прочли на русском, польском и английском знаменитые строки: «Я вас любил, любовь ещё, быть может,…» Кроме того, популярные и любимые польские артисты пели в этом концерте, особенно я был рад тогда встрече с давно любимой мною Славой Пшибыльской, которая блистательно пела Окуджаву – «А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеевичем….» и другие его произведения. Жили мы тогда в Доме дружбы на Маршалковской, 115 и в Петрикозах у Семёна, где ещё раз насладились его гостеприимством и великолепным собранием живописи и деревянной скульптуры. Всего было 4 пушкинских концерта, на этот раз с гонораром, так что и тут Войцех постарался максимально – на заработок мы по возвращении смогли купить весь кухонный инвентарь: холодильник, плиту, стиральную машину. Когда я сообщил ему об этом – он радовался как самый близкий родственник!
В 2004 году нам снова удалось посетить Варшаву в составе делегации нашей Санкт-Петербургской ассоциации международного сотрудничества и повидаться с Семёном, который на тот момент возглавлял Мазовецкое отделение общества польско-российской дружбы. Встреча была необыкновенно тёплой, но, увы, мимолетной.
Зато уже с мая 2006 года я стал бывать у него ежегодно, живя в Петрикозах, помогая ему в лекциях и открытых уроках сценической речи на актёрском факультете Wyższa Szkoła Komunikowania i Mediów Społecznych im. Jerzego Giedroycia (Высшая школа коммуникации и общественных связей им. Ежи Гедройца). Иногда даже заменял его, проводя индивидуальные занятия с его студентами по произведениям любимых мною авторов: Тувима, Норвида, Кохановского, Мицкевича (разумеется, на польском языке). Кстати, среди этих студентов в 2006 и 2007 годах был и очень известный теперь в Польше (и не только) Евгений Малиновский, актер и певец, председатель Фонда сближения культур в Варшаве, прекрасный исполнитель песен Окуджавы, Высоцкого, Дольского, выступающий с ними по всему свету…
Сколько было замечательных событий за эти мои приезды к Семёну! Именно в эти, увы, последние годы, я узнал так много нового об этом потрясающем человеке, мастере, истинном патриоте своей Польши и верном друге нашей страны, её великой культуры. Я был свидетелем того, как он тщательно готовился к своим выступлениям: будь то праздник глубоко почитаемого в Польше святого, или детский праздник в его соседнем местечке Жабья Воля (Żabia Wola), где каждый надевал на шею большой бейджик с изображением лягушки и принимал участие в веселых играх, песнях, и стихах на тему этих симпатичных обитателей окрестных болот и прудов. (Довелось и мне читать там детям стихи Тувима и Гилчинского в русских переводах).
Войцех был инициатором моих выступлений в школах его района, где велось преподавание русского языка, и дети готовились к моим визитам, исполняя песни и стихи на русском языке. В доме-музее Ярослава Ивашкевича под Варшавой им был давно задуман и проводился ежегодно в мае конкурс чтецов польской поэзии для школьников Мазовецкого воеводства (столичного, по сути), так что, в основном, это были ребята из Варшавы и окрестностей. Конкурс проводится для разных возрастных категорий, и мне выпала честь быть почётным гостем на трёх из них подряд, и читать участникам стихи из моего польского репертуара.
Поздними вечерами Войцех работал над уникальными монографиями, посвящёнными интерпретациями стихов польских классиков – Мицкевича, Норвида, Кохановского. Эти книги выходили отдельными изданиями с удивительными разборами, примечаниями и, главное, с точно размеченными ударениями, паузами и т.д., напоминавшими ноты, по которым следовало озвучивать те или иные строки. Одна из этих книг стоит рядом с портретом Войцеха на самом видном месте у меня на книжном стеллаже. Читал он блистательно, с огромным темпераментом, органично, естественно, от себя, и в то же время, следуя строгим канонам версификации, курс которой он вёл в своё время в Высшей театральной школе в Варшаве на Медовой, 12 (Miodowa, 12). Великим счастьем для меня были участие вместе с ним в Литературных кабаре, которые организовывались обычно в позднее время, когда актёры, поэты и музыканты освобождались после своих основных работ. Войцех был бесподобен – обладая огромным талантом характерного актёра, прежде всего, принёсшего ему признание и славу (фильмы Вайды, спектакли в театре Народном, из последних киноработ – фильм «Клад», где он блистает в паре с Майей Комаровской), он так уморительно читал «Эротики» (erotyki) современного польского сатирика в дуэте с ним, что зал стонал от хохота! Мне удалось тоже блеснуть и в 1999 году, и потом, в 2007, когда я с успехом «вклинился» между знаменитым публицистом и сатириком Яцеком Федоровичем (Jacek Fedorowicz) и самим Семёном, исполнив гротески Яна Спевака (Jan Śpiewak) и «erotyki» Казимежа Пшервы-Тетмайера (Kazimierz Przerwa-Tetmajer). Войцех хвалил, но делал точные замечания и очень строго требовал их выполнения.
Выступать ему приходилось очень много, так как музей и дом в Петрикозах требовал огромных затрат на содержание. Приезжали к нему и целые организованные экскурсии из Варшавы и других городов, он проводил их по залам своей галереи и подвалам, и я видел, что это доставляло ему огромное удовольствие, кроме тех дополнительных небольших средств, которые они давали. Пару раз он и меня просил где-нибудь почитать для гостей, особенно это был любимый им в моём исполнении «Будрыс и его сыновья» Мицкевича (две первые строки я читал по-польски, а затем блистательный пушкинский перевод).
Из наших совместных выступлений в Высшей школе им. Гедройца особенно запомнилась организованная им в 2007 году дискуссия на тему «Польша – Германия – трудное прошлое – неясное настоящее». Открывая её Семён сказал, что немецкий и русский язык он учил одновременно во время войны по «Карманному разговорнику солдата вермахта», а меня он вызвал на сцену поделиться воспоминаниями о тех же годах, когда я, воспитанник 194 стрелкового полка 51-й армии, перенёсший и бегство от немцев, и оккупацию, сохранил своё особое отношение к немецкому языку. В дискуссии принял участие и немецкий пастор, живущий на границе с Польшей, прекрасно говоривший на польском и имевший своё, отличное от нас с Войцехом, мнение по этому вопросу. Кстати, у меня чудом сохранилась запись рассказа Семёна о том, как они с отцом возили спрятанное под дровами оружие партизанам, и как однажды их остановил с этим грузом немецкий патруль, но всё обошлось – ничего не заметили. Войцеху тогда было лет 14, а отца, коммуниста, немцы всё таки расстреляли, и это наложило отпечаток на всю дальнейшую судьбу сына – убежденного до конца дней члена ПОРП (Польской объединенной рабочей партии). И, несмотря на все огромные испытания, которые выпали на его долю после военного положения и 1987 года (исчез с экранов телевизоров, мало снимался в кино, вынужден был уйти из Высшей театральной школы на Медовой), забыть и вычеркнуть из активной театральной и общественной жизни великого мастера его недоброжелателям и завистникам не удалось. И я счастлив, что в последние его яркие и активные годы – 2005 – 2010, я был рядом с ним, выступал вместе, наблюдал и восторгался его творчеством, участвовал в придуманных его неистощимой фантазией детских и взрослых «забавных» концертах, вернисажах, преподавал (мимолетно) его студентам, а потом, когда его не стало, продолжал дружить и общаться с его учениками, приезжать в Варшаву, чтобы почтить его память на знаменитых «Повонзках» (Powązkach) – военном кладбище в Варшаве, где покоятся самые выдающиеся поляки – деятели культуры и искусства, герои войны, политические и общественные деятели. На могиле Войцеха Семёна написано, что «никто в мире не мог так прочитать и прославить Польский стих!»
Режиссёр театра Войцех Семён со своими актёрамиНа фотографии, которую я здесь публикую, наш последний общий снимок – в саду его друзей в городе Сохачев, откуда, из этого сада, год спустя 21 апреля 2010 года, он выехал с женой в свою последнюю поездку на стареньком «Ауди-80». Страшный удар фуры на затемнённой автотрассе оборвал жизнь великого польского актёра, искреннего друга нашей страны, любимца и патриота своей Родины – Войцеха Семёна. Ему было всего лишь 81 год, он был полон сил, энергии и новых творческих задумок. Сам вёл машину…
Честь его памяти!
(Cześć jego pamięci!)
Сергей НОВОЖИЛОВ,
Санкт-Петербург
