С Кшесимиром Дембским судьба меня сводила ранее один раз, в мае 2019 года – на встрече с Ежи Щербаковым, директором Фонда популяризации джаза «ЕвроДжаз». Это был вечер памяти Януша Сковрона, и речь тогда шла о безвременно покинувшем этот мир клавишнике ансамбля «String Connection».
Мне удалось перекинуться с маэстро парой слов, но не более – ни время, ни обстановка этому никак не способствовали. Время у людей творческих расписано по минутам на месяцы вперед.
Вторая встреча с паном Кшесимиром состоялась, благодаря «вмешательству» пана Марка Гашиньского, 19 ноября 2019 года.
«О, тебе повезло! Я как раз в Варшаве!» — услышал я в трубке. «Янек, приезжай в «Бристоль», у нас тут лекция, посвященная Игнатию Падеревскому (18 ноября – день рождения великого пианиста, композитора, политика и государственного мужа Польши – Я.К.). После 16-00 будет «окошко», как раз и поговорим!»
Забегая вперед, скажу, что мы провели около 2,5 часов вместе, а разговор (это не было интервью в прямом смысле этого слова, как я сразу честно сказал – мне просто было интересно получить ответы на интересовавшие меня вопросы, а было их немало) продолжался не только в холле знаменитого отеля… но обо всём по порядку!

Я: здравствуйте, пан Кшесимир!
КД: Привет! С чего начнем?
Я: …родился, крестился…
КД: Да ну, смысл? Ты не записываешь? Знаешь, это все есть на моей страничке в интернете http://www.kdebski.pl/ – можешь взять там. Считай, с этой частью интервью мы уже справились! (улыбается).
Я: расскажите о своём происхождении. Правда ли, что ваши корни – с Кубани?
КД: Ну, частично – да. Правда, не из Краснодара. Моя бабка была кубанской казачкой, но происходила она из села Александровское Ставропольского края – как ты прекрасно, наверное, знаешь, Екатерина II старалась заселить окраины империи, в том числе и казаками с Запорожской Сечи.
Я: это происходило примерно в тот же период, когда состоялся и первый раздел Речи Посполитой, в конце XVIII века …
КД: да, именно. Пропустим для удобства весь XIX век и перенесёмся в начало ХХ века. Итак, живет себе в упомянутом селе молодая казачка Анисья, с прекрасной и довольно распространённой, насколько я знаю, фамилией — Чемеркина. Начинается Первая мировая война, раз и навсегда изменившая судьбы миллионов людей. Анисья, проникнувшись патриотическим духом, уходит на фронт добровольно – сестрой милосердия. Как это по-русски? Да, медсестра. Оба моих деда участвовали в этой проклятой войне, причем, благодаря ранее состоявшимся разделам Речи Посполитой, дед со стороны отца был в австрийской армии, а дед со стороны матери – в русской. Как говорил мой отец, вполне могло быть, что они стояли на одних и тех же позициях, воюя друг с другом (после войны разговоров об этом и попыток реконструировать события было много).
Я: а что потом? Не улавливаю пока связи…
КД: дед Леопольд, попавший в австрийскую армию, попал в окружение и в конце концов был взят в плен русскими войсками. Направили его в полевой госпиталь, а там — сестрой милосердия трудилась казачка Анисья со Ставрополья. Свадьба состоялась через две недели (!).
Я: была большая любовь? Или, на ваш взгляд, люди просто спешили жить и любить, попав в тяжелые жернова исторических событий?
КД: думаю, и то, и другое. Рушилась Европа, Российская Империя и весь старый уклад. На этом фоне фронтовая свадьба через две недели после знакомства – событие не такое уж значительное.
Я: и…?
КД: попав в госпиталь, дед там и остался, практикуя лечебное дело. Опыт полевой хирургии – бесценный, и те знания и навыки, которые он получил там, на «гражданке» бы ему и не снились. Кроме того, обоим приходилось сражаться с грозными вестниками смерти – туберкулёзом, тифом, испанкой, которые выкашивали людей сотнями тысяч. Этому, безусловно, способствовали плохое питание, война, антисанитария. Антибиотиков ещё не было. Первая мировая закончилась в 1918 году, и Польша снова появилась на карте Европы, 123 года спустя.
Я: я правильно понимаю – Анисья уже не вернулась на Ставрополье?
КД: именно так. Там в это время бушевала гражданская война, возвращаться туда было бессмысленно. Но тяжесть ситуации была и в том, что со стороны польской семьи деда Леопольда понимания и любви особой тоже не было – брак поляка с казачкой считался мезальянсом, ну, ты понимаешь. В общем, перебрались они во Львов, какое-то время жили в Станиславове (нынешний Ивано-Франковск, Украина – Я.К.), а в 30-е годы поселились в Кисeлине (нынешняя Украина, Волынская область – Я.К.). Это ныне – Богом забытая деревушка, а, по воспоминаниям моего отца, в то время там было 15 магазинов, три кнайпы (закусочных – Я.К.) с бильярдом, аптека, процветало предпринимательство… Жить – не тужить! Дед стал врачом и имел там частную практику, был очень известен, в том числе и как филантроп – бедных лечил бесплатно. Жили хорошо, но все перечеркнула в одночасье Вторая мировая. К огромному несчастью, выжив в перипетиях Первой мировой, мои дед и бабка погибли от рук украинских националистов во время Волынской резни. Судя по всему, как бы это ни ужасно звучало, похитили и убили деда украинцы, к появлению которых на свет он имел опосредованное отношение – принимал роды у их матерей. Анисье бандиты предлагали оставить мужа и исчезнуть, мотивируя это тем, что она — «своя, православная», и не полька. Она отказалась и разделила судьбу мужа. Мои родители — Анеля Славиньска и Влодзимеж Дембский – обручились во время обороны костёла в Кисeлине в 1943 году от банд УПА, живы остались чудом — их спасли знакомые украинцы, не разделявшие националистические настроения маргиналов.

Отец мой всю свою жизнь не мог смириться с тем что произошло; это, конечно, огромная травма… в 80-х – 90-х годах он провёл частное расследование этого преступления; ему удалось найти убийцу родителей, но преклонный возраст и ряд иных обстоятельств не позволили привлечь его к какой-либо ответственности. Я виделся с преступником лицом к лицу. Тема Волынской резни — очень тяжелая, и в тех краях напряженность витает в воздухе до сих пор – свои счеты друг к другу и сейчас имеют даже внуки и правнуки участников этих трагических событий, и достаточно искры, чтобы полыхнуло пламя.
Я: вы прекрасно знаете историю своей семьи; а не пытались ли вы искать родственников по линии своей бабушки у нас на Ставрополье?
КД: ну, тебе говорят что-то эти имя и фамилия – Андрей Чемеркин? Это российский штангист, тяжеловес, олимпийский чемпион и чемпион мира, родом из Ставропольского края (да и сейчас там живёт). Это, по имеющимся у меня данным, мой родственник, племянник (речь идет о внучатом племяннике, судя по всему – Я.К.). Я нашел его в Варшаве и попытался поговорить, рассказать о том, что мы связаны кровно, но, сдается мне, он либо не поверил мне, либо вообще не был заинтересован в таком разговоре. В общем, ничего из этого не вышло.
***
Тем временем выходим из отеля и садимся в авто – культурная программа мероприятия предусматривает еще и выставку, посвящённую Падеревскому, и, благодаря любезному приглашению пана Кшесимира, едем туда вместе. Пан Дембский за рулём, разговор продолжается.
***
КД: ты спрашивал о моём образовании? Композиция и дирижирование, Познань. Семья в это время жила в городе Валбжых уже.
Я: я воспитан на хорошем джазе, и, слава богу, понимаю, о чем говорю. Без всякой лести, проект String Connection – это полный улёт! С чем могу сравнить? Chick Corea Electric Band, John McLaughlin… Как, каким образом, в славянской стране, да ещё и в социалистической, мог появиться джаз такого уровня?

КД: Янек, ты так ничего и не понял! Самое главное тебе уловить не удалось. Ну, помимо того, что это было нам интересно, хотелось выделиться, помимо того, что мы испытывали огромное влияние джазовых передач на «Голосе Америки» (знаю, что в СССР его нещадно глушили)… это был наш ответ не очень, мягко говоря, любимому социалистическому строю! Нате!!! Я объездил весь мир, мне удалось заработать, я встречался и работал с потрясающими людьми, но, если бы я этого не делал, путь у меня был бы один – в частушечный ансамбль при каком-нибудь ДК. А это было само по себе смешно, и жизнь свою тратить на это я не собирался – несмотря на подобие железного занавеса (повторюсь, с Союзом это не сравнить, но всё же), я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что есть и другая жизнь, и карьеру можно сделать и по-другому, пусть и преодолевая трудности. Да и у кого, скажи мне, их нет, трудностей этих? Так что, если бы не социализм, не быть бы мне известным джазменом! (смеётся).
Я: вы работали со многими мировыми звёздами и выезжали в турне, о которых советские музыканты не мечтали…
КД: эти подробности ты можешь проверить на моей страничке в интернете. Например, играли с Роном Картером – необыкновенный талант!
Я: а в Советский Союз вы приезжали?
КД: и не раз! Я хорошо знаю Москву и Санкт-Петербург, две российские столицы. Но, помимо них, судьба закидывала меня и в Казань, и в Рязань, Нижний Новгород, Таганрог, Донецк, Ростов-на-Дону. Всего, конечно, я не помню. Вообще, логики в концертных трассах по СССР не было никакой – я не могу тебе сказать, почему графики составлялись именно так и не иначе, это за пределами моего понимания. Мы так и не были в Самаре и Екатеринбурге – городах-милионниках, зато мы играли в городе Лодейное Поле. Слышал о таком?
Я: честно – нет.
КД: ну, вот. Публика в те годы набивала бы залы, даже, наверное, и в самoм захудалом колхозе – сам факт приезда иностранного ансамбля был причиной аншлага.
Я: а что запомнилось больше всего в СССР?
КД: было много интересного. Меня в своё время поразил тот факт, что в СССР издавали пластинки с моей музыкой – я об этом не имел никакого понятия, и как это увязать с авторскими правами (которых, по-видимому, в СССР не было) – не знаю. Факт остаётся фактом – много лет ко мне в СССР, а теперь и в России, подходят люди с этими пластинками за автографами, и каждый раз я диву даюсь, откуда она, пластинка эта, вообще взялась (смеётся). И еще один смешной момент был. Ты знаешь, наш ансамбль пригласили однажды в СССР на запись – она должна была выйти потом на виниле на апрелевском заводе грампластинок. Это было во второй половине 80-х. Представь себе, делаем визы, приобретаются билеты, всё такое… прилетаем в Москву, и… ну, угадай? НЕТ МЕСТ В ГОСТИНИЦАХ! (хохочет). Оказалось, что ведомственной гостиницей приглашающая сторона не располагала, а в иных иностранцев по ряду каких-то административных причин, оставшихся за пределами нашего понимания, не селили! В тот же вечер мы улетели обратно в Польшу с инструментами, вещами и чувством глубокого удовлетворения.
Я: вы пишете музыку к фильмам. Эта часть вашего творчества известна на просторах бывшего СССР, предполагаю, больше всего.
КД: да, конечно, понимаю. Спрашивай! Я готов.
Я: расскажите о своем совместном творчестве с Юлиушем Махульским. Его фильмы с вашей музыкой – «Де Жа Вю», «Кингсайз» — абсолютная классика. Собственно, забегая вперёд, все фильмы Махульского – классика комедийного жанра, многие из них шли в советском прокате в 80-х, и тут я уже точно знаю, о чем говорю, потому что сам на них ходил ребёнком в кино.
КД: еще «Ва-Банк»!
Я: да, конечно! Давал ли Вам Махульский какие-то указания относительно музыки к фильмам? Как вообще шла работа?
КД: Нет, мне предоставлялась полная свобода со стороны режиссёра. На определённом этапе мне просто помогало воображение. Например, как с «Де Жа Вю» — там надо было написать этакий одесский джаз, веселый и задорный…
Я: М-да. Я бы, наоборот, сказал, что получилась прекрасная стилизация под американский джаз 20-х годов, в заглавной песне пели по-английски, а главный герой – американец (польского происхождения), обожающий джаз и приехавший из Чикаго!
КД: ну надо же! Видишь сам, сколько людей, столько и мнений. Я был уверен, что пишу одесскую музыку, с еврейскими, может быть, нотками. Конечно, по-хорошему, я должен был бы съездить в Одессу, проникнуться этим неповторимым духом, но в жизни у меня не срослось с этим – я там не был. А вот то, как это воспринял ты, еще раз доказывает бессмысленность режиссёрских указаний композиторам (так работали с композиторами режиссёры старой, классической школы, и именно поэтому звукоряд там не всегда приводит зрителя в восторг, не говоря уже о том, как тяжела, нервно- и трудозатратна такая работа). Я имел такой опыт с чешскими режиссёрами. Но ты сам только что ещё раз убедил меня в том, что указания режиссёра не имеют первостепенного значения.
Я: ну, я – это я, а может…
КД: не может. Вот тебе пример: представь себе – мне звонят, оговаривают сумму контракта, предмет сделки – написать музыку к сериалу. В общих чертах – любовный сериал, без убийств и драм, пляжи, песок, закат, коктейли и бикини. Музыка должна быть незатейливая и спокойная. Пишу, отправляю, ура, все довольны, проехали. А сериал, если ты мало-мальски себе представляешь эту телекухню, это такая штука, когда снимают 132-ю серию, а сценарий для 133-140 серий пишут в это самое время в соседней комнате на коленке. Внезапно исполнитель главной роли по ряду причин отказывается от дальнейших съёмок (если контракт, конечно, позволяет). Делать нечего — его «убивают» в 134 серии, а далее сюжет заворачивается в совершенно другом направлении. Со 135 серии и по 248 серию закручивается крутой детектив. В 300 серии появляется какой-то любовный треугольник. А рейтинг отличный, и конца – края сериалу не видать. Но денег и технических возможностей на изменение музыки, которая писалась, когда режиссёру сериал виделся серий этак на 50 в закатных красках и на мягком багамском песочке, уже нет.
Я: то есть, может быть такое, что вы даже не читаете сценарий перед написанием музыки?
КД: ты знаешь, в ряде случаев, как, например, с теми же сериалами, это вообще занятие бессмысленное – я тебе уже объяснил, что сценарий и то, что в конечном итоге получается, это не одно и то же. Так что, при определённой доли воображения и везения, можно обойтись и без чтения сценария. Сейчас огромное развитие получили цифровые технологии. Теперь я пишу музыку к кино некими модулями, которые, при желании, можно соединить, порезать, укоротить, и так далее. Очень удобно! Разумеется, не в ущерб самой музыке – мы говорим только о технологии её создания.
Я: ну, а всё-таки, были моменты, на которых Махульский акцентировал внимание?
КД: фильм «Кингсайз». Ты, конечно, знаешь, что это никакая не фантастика, а острая политическая сатира?
Я: как и «Секс-Миссия» — не эротика…
КД: совершенно верно! Хотя голое женское тело там нет-нет, да мелькало.
Я: с огромным трудом (детям до шестнадцати!) мне удалось пробиться в 1987 году в кино на «Новые амазонки» — так почему-то назывался этот фильм в советском прокате, ведь в СССР секса быть не могло. Я мало что понял в сюжетной линии фильма, и только лет десять спустя, посмотрев его дома на VHS, понял, как его нещадно порезали!
КД: да, понимаю тебя и поддерживаю твоё негодование. Вырежи по паре эпизодов из любого фильма – и ничего не поймёшь! Так вот, вернёмся к «Кингсайзу». По сюжету, если помнишь, там были этакие гномики, которые ходили по бёдрам кинодивы Катажины Фигуры (смеёмся вместе), переходили мост из спичек… Технически такие вещи снимать было неимоверно сложно – компьютерных эффектов у нас не было, да ты и сам понимаешь, если бы и были, это был бы мимолетный успех. К слову, массу фильмов тех лет смотреть практически невозможно из-за устаревших эффектов – просто какое-то позорище… Именно поэтому я рад, что «Кингсайз» — это не фантастический фильм, и эффекты в нём – не главное! Но усилия, повторю, прилагались. В том числе, и со стороны композитора. Так, например, чтобы усилить эффект в моменте перехода гномов через спичечный мост, по предложению Махульского использовалась вся мощь катовицкого симфонического оркестра радио и телевидения – на тот момент самого большого в Польше! То есть: тонюсенький мост – и оглушительная музыка! Такой вот контраст!
Я: расскажите о работе с детскими фильмами. В СССР была целая индустрия кино для детей…
КД: в Польше тоже, но в последние 25 лет фильмов для детей практически нет. В чистом, первозданном виде эта индустрия киносказок существует для детей в Германии. Студия ЦДФ, слышал? И чехи, конечно. Я писал музыку, например, для «Соколиного короля» Вацлава Ворличка.
Я: мне сразу приходит в голову Анджей Малешка и его «Волшебное дерево» — это любимый фильм (и сериал) моей дочери. Расскажите, как шла работа над музыкой к этому кино?
КД: как ты справедливо заметил, это и отдельный художественный полнометражный фильм, и мини-сериал. Причём сначала был сериал, потом – фильм.
Я: мы организовывали в Краснодаре фестиваль польского кино «Висла», в рамках которого был показан фильм «Волшебное дерево».
КД: с режиссёром Анджеем Малешкой я знаком много лет. Ты, возможно, не обращал внимания, но, в первую очередь, это очень известный детский писатель – зайди куда-нибудь в «Эмпик», и ты увидишь, как минимум, отдельную полочку с его книгами для детей. Сейчас он отошёл (временно или насовсем – не знаю) от съёмок кино. Сконцентрировался на написании книг. А я его помню еще как автора и режиссёра многочисленных театральных постановок и телевизионных спектаклей для детей в 80-х годах – эти дети сейчас в твоём возрасте примерно. Фильмы его, такие как «Машина превращений» или то же «Волшебное дерево», любимы детьми, отмечены многими наградами, а в Японии, как это ни странно – просто неимоверно популярны!
Я: как вам работалось над «Волшебным деревом»?
КД: работа над детским кино – это немного другой жанр. И самому надо быть ребёнком, и думать как ребёнок. Малешке это удаётся, мне – сложный вопрос. Кроме того, именно при решении таких задач желания наши вступают в диссонанс с физическими возможностями и логикой. Ребёнку это в голову даже не приходит, поэтому для него нет проблем – он в принципе живёт в мире чудес. Как это отобразить на экране взрослому, который вырос, и в этот мир никогда не вернётся? Тяжёлая задача!
Я: что именно вы имеете в виду?
КД: поясню на примере. В упомянутом фильме есть эпизод, в котором дети сами едут в огромном автомобиле, который они сами себе и пожелали (волшебный стул из волшебного дерева, конечно, удовлетворил их просьбу). Съёмки протекали без компьютерных эффектов, и дети действительно ехали в этом огромном грузовике, но в чистом поле и со скоростью не более 10 км в час – из соображений безопасности. Малешка был в отчаянии – и требовал от меня искусственно ускорить темп музыки в этом моменте, чтобы казалось, что машина едет быстрее! Я упёрся и доказывал ему, что ускорение темпа музыки замедляет восприятие зрителем картинки на экране — так устроен человеческий мозг, воспринимающий импульсы, поступающие через глазной нерв. Пытался ему доказать, что в результате машина будет ехать ЕЩЁ МЕДЛЕННЕЕ. В конечном итоге мы пришли к консенсусу – пересмотри этот фильм ещё раз!
Я: Часто приходится идти на компромиссы?
КД: случается. Новую версию фильма «В пустыне и пуще» по мотивам одновременного романа Сенкевича, единственного его произведения для детей и подростков, режиссёр Гевин Худ создавал с оглядкой на современные реалии – нынешние представители черного континента считают, что Африка была совсем не такой, какой во времена колонизаторов её описал белокожий писатель Сенкевич. Изменились времена, изменились и нравы. Сам фильм тоже значительно отличается от сюжетной линии в книге. Музыка также создавалась с оглядкой на нынешнюю трактовку этого произведения.
Я: следующий вопрос будет касаться обстоятельств съёмок фильма «Варшавская битва 1920 года». Как получилось, что вы сыграли там роль Дзержинского?

КД: Ой, это отдельный анекдот! Не секрет ведь, что Дзержинский – крайне негативно воспринимаемая поляками фигура. Как же так получилось? Ежи Гофман привлёк меня к написанию музыки для этого фильма – чудо над Вислой, патриотический пафос… ОК, написал, записал, отправил, и в какой-то момент я пришел туда, где продолжалась работа над продукцией. Самое смешное, что я пришел туда решить какие-то низменные бытовые проблемы – кажется, утрясти вопросы с бухгалтерией. Гофман пребывал в расстройстве. Дело в том, что все русскоязычные персонажи фильма должны были, по задумке режиссёра, быть сыграны русскими актёрами. Совместная работа с московскими агентствами по подбору актёров дала определённые результаты. Присланные пробы были хороши, были утверждены товарищ Ленин, товарищ Троцкий, товарищ Сталин… короче, вся шайка-лейка из этого «политбюро», кроме … Феликса Эдмундовича! У него, как известно, были узкие губы, несколько восточный тип лица, туберкулёзная худоба, наверняка – польский акцент при разговоре по-русски, и из присланных проб Гофман не утвердил никого. А польских актёров на эти роли, повторюсь, он брать не хотел. В общем, я, ничтоже сумняшеся, занят обсуждением бумаг с бухгалтером, и в это время краем уха слышу крик – «Держите его! Лепите ему бороду!!!». Не обращаю внимания, в полной уверенности, что это касается не меня. Внезапно… не успел я сказать «раз-два-три», как попал в цепкие руки помощниц режиссёра, накладывавших грим актёрам. Через три минуты я имел бородку и парик Железного Феликса, на плечи мне накинули френч… И вдруг Гофман, пристально наблюдавший за всем этим безобразием, всплеснул руками и крикнул: «Боже! Посмотрите на это! У него же типичная рожа маргинала и преступника! НАТУРАЛЬНАЯ СВОЛОЧЬ!!! ЖУЛИК!!! Слава Тебе, Господи, ныне присно и вовеки веков – у нас есть Дзержинский!». Я, повторюсь, немного выпал из контекста, в руках у меня по-прежнему были счета и договоры, и я никак не мог понять, что же такого плохого я сделал Гофману? (хохочем вместе так, что в какой-то момент пан Дембский вынужденно останавливает машину. Сзади нетерпеливо сигналят). Короче, весь следующий день посвятили съёмкам исключительно Феликса (не секрет, что все моё время расписано по минутам на месяцы вперёд). Из всего этого великолепия в фильм попало немного (это всё к твоим вопросам о сценариях), и Дзержинский там практически молчит, но если говорит – то по-русски и с прекрасным польским акцентом (снова хохочем). Это еще не самое страшное! Мне ещё здорово попало от моей престарелой матери – она чуть инфаркт не получила, узнав, что я согласился на эту роль, и в эту историю верить не хотела (хохочем).
Припарковав машину, ищем место проведения выставки. К нашему удивлению, улица Кошикова, и так не очень удобная для пешеходов (всюду идет ремонт) в какой-то момент разрывается, а затем нумерация ее домов продолжается вновь – метров через пятьсот. Это, конечно, последствия разрушений во время Варшавского восстания и дальнейшей послевоенной застройки. В какой-то момент моему собеседнику надоедают бесплодные поиски и внушительные расстояния, которые надо преодолевать пешком, и мы по предложению пана Кшесимира штурмуем варшавские самокаты. Мельком отмечаю про себя сюрреализм происходящего. Беседа, тем не менее, продолжается.
***
КД: ну, а почему ты не спрашиваешь про работу над фильмом «Огнём и мечом»? В России вообще его знают?
Я: вы предвосхитили мой вопрос! Это очень любимый в России мини-сериал. Да и Михал Жебровский – очень популярный актёр, он снимался в русских фильмах, как и Богдан Ступка, их прекрасно знают! Не говорю уж о Домогарове.
КД: а знают ли у вас песню «Хей, соколы»?
Я: это на Кубани-то? Конечно! Мы ее поём на всех праздниках! Прекрасная песня, кажется, ее написал какой-то украинец в XIX веке…
КД: поляк. Но у меня сомнения. Очень уж часто народные мотивы проникают в авторское творчество, и наоборот. Кстати, изначально предполагалось, что кроме этой песни, в фильме вообще не будет другой музыки. Это было бы очень нудно…
Я: ну конечно! Музыка к фильму у вас вышла такая же разноплановая, как и сам сериал! Одна сцена атаки казаков чего стоит!
КД: самое смешное, что я написал всю музыку и записал ее с оркестром за две недели.
Я: не может быть!
КД: при этом именно в это время у меня случилось несчастье – скончался отец. Кроме того, состоялась премьера моего фортепианного концерта. Но контракт есть контракт!
Я: как же вы справились? А сценарий? Читали?
КД: наверное, сыграла моя казацкая кровь! (улыбается). Опять ты за своё. Не читал я никакого сценария, зачем? Я прекрасно знаю сюжет «Огнём и мечом» Сенкевича, и я ЗНАЛ С САМОГО НАЧАЛА, каким будет фильм! (я начинаю приглядываться к своему собеседнику внимательнее: жестикуляция, эмоции… да, на Кубани пан Кшесимир точно сошёл бы за своего! – Я.К.)
Я: вы часто дирижируете, руководите записью собственноручно написанной к тому или иному фильму музыки… как вам это удаётся?
КД: что ты имеешь в виду? Я ведь дирижёр и композитор по образованию. Мне это нетрудно (улыбается).
Я: нет, сформулирую вопрос по-другому: в голове не укладывается, как один человек, пусть и музыкант по образованию, может совмещать авангардный джаз, написание музыки к фильмам, написание классических опер и концертов, дирижирование и звукозапись?
КД: …и преподавание, и чтение лекций, и написание шлягеров. Если честно – стыдно отдавать написанные мною партитуры каким-то иным дирижёрам. Творческий процесс – дело непростое, пишу музыку иногда огрызком карандаша, на клочках бумаги, да так, что кроме меня, пожалуй, никто это и не прочтёт. Что касается совмещения несовместимых, на твой взгляд, вещей… как тебе объяснить? Скажем так – мужчина, имеющий опыт с женщинами, всегда лучше обращается с женщинами, чем мужчина, который такого опыта не имеет. Человек, женатый второй раз, обращается со второй женой совсем не так, как с первой…
Я: склонен согласиться, как женатый дважды (хохочем оба).
КД: …так и с жанрами музыки, в общем. Меня это обогащает и развивает. А смена занятий – лучший отдых, как известно.
Я: а что насчёт поп-музыки? Кайя, Рышард Рынковский, даже киноактёр Борис Шыц…
КД: в первую очередь, песни я пишу для моей супруги – как ты знаешь, я женат на популярной певице Анне Юркштович. Редкий случай, когда жена – не только жена, но и первый слушатель, и, в дальнейшем, исполнитель твоих песен.
Я: трудно писать для жены?
КД: с женой, которой эти песни петь, по-разному. А вот с технической стороны – не трудно. Дома есть MIDI – аппаратура, этакая цифровая мини-студия, которая может поместиться у тебя в комнате, и не надо никуда ехать! Вместо записной книжки – компьютер. Цифровые технологии перевернули мир, в том числе и индустрию музыки, это бесспорно.
Наконец, мы находим выставку Падеревского, и на этом мы прощаемся. Только расставшись с паном Дембским, я соображаю, что был настолько поглощён беседой, что так и не сделал ни одного фото. Хорошо, у меня осталось совместное фото, сделанное в мае.

Ян Карбовницкий,
24 ноября 2019 г., Варшава.
/polonia-rosja.ru