В фонде западной графики ГМИР за инв. № Б-7616-III хранится документ, значащийся как Б-7616-III КП-41419 Индульгенция. Петроград 29 сентября 1917 г. Запись в инвентарной книге, сделанная в январе 1940 г., характеризует этот документ следующим образом: «Индульгенция в виде печатного документа со вставками, сделанными на пишущей машинке на 100 дней за посещение служб и причастие № 5965. Бумага 28х22 см, пожелтела, загрязнена».
В МИР (Музей истории религии), как назывался тогда музей, документ поступил в ноябре 1938 г. в составе коллекции из 6 предметов, изъятой при закрытии католической церкви, или, как написано в акте, «костела Св. Франциска в Лесном». Рассмотрим этот документ несколько внимательнее, чем это было сделано при его приеме в фонд.
Прежде всего, документ ни в коей мере не является индульгенцией. Оставив в стороне то, что индульгенция сама по себе, вопреки широко распространенному мнению не документ и не какое-либо свидетельство, и тем более, несмотря на упорно распространяемые легенды, не является отпущением грехов, обратимся к самому документу и просто его прочитаем. Это официальное письмо, адресованное архиепископом Иоанном Цепляком администратору римско-католического прихода Св. Франциска Ассизского в Лесном священнику Франциску Рутковскому. Документ напечатан на машинке, на бланке Милостью Божией и благодаря Святому Престолу титулярного Епископа Эваристы епископа-суфрагана могилевской епархии прелата-председателя митрополитального капитула в ситуации вакантного престола и капитулярного викария Могилевской Епархии апостольского Администратора Минска, д-ра богословия Иоанна Цепляка и является, как видно из содержания письма, ответом на письмо вышеупомянутого о. Рутковского о разрешении выставлять по определенным праздничным дням Пресвятые Дары для поклонения на главном алтаре этой церкви. Епископ точно определяет праздники, в которые может совершаться такое выставление – это праздник Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии (8 декабря), Очищение Марии (теперь Сретение), Благовещение, Успение, Рождество Пресвятой Девы Марии, праздник Пресвятой Девы Марии Розария. Кроме того, Пресвятые Дары разрешалось выставлять в день памяти св. Франциска Ассизского (престольный праздник прихода) – 4 октября, в майские богослужения, посвященные Деве Марии (в течение всего мая) и в июньские богослужения в честь Пресвятого Сердца Иисуса (в течение всего июня). Разрешение дано на 10 лет. Документ подписан Епископом Цепляком (+Ioannus Episc.), заверен подписью секретаря курии и печатью. Печать сильно выгорела, практически неразличима, с трудом можно разглядеть только широкополую шляпу в верхней части епископского герба в центре печати. Чернила на печати и подписях, также сильно выгоревших, коричневатые (возможно, изначально, красные). Подобных документов, относящихся к церкви в Лесном, в коллекции музея как минимум два, и оба они ошибочно значатся индульгенциями, в то время, как на самом деле отражают самый обычный рабочий момент в повседневной жизни Католической Церкви. До принятия и вступления в силу второго, ныне действующего, Кодекса Канонического права (27.11.1983), то есть во время действия Первого кодекса и до его вступления в силу (напомню, что Первый кодекс был утвержден 3 мая 1917 г. буллой папы Бенедикта XV Provedentissima Mater, а вступил в силу в 1918) на выставление Пресвятых Даров для поклонения и почитания требовалось особое разрешение правящего епископа для каждой конкретной церкви. Исключение составляли период ныне упраздненной октавы Тела Господня (в современном календаре остается только Торжество Тела Господня – однодневный праздник) и ситуаций, охарактеризованных как ситуации «справедливой и тяжелой необходимости».
Известно, что с 25 июля 1917 г. Архиепископом Могилевским был назначен Эдуард фон Ропп (с 22 мая возвращенный на кафедру г. Вильно, откуда был смешен в царское время за слишком активную политическую деятельность), который приехал в Петроград из ссылки сразу же после февральской революции. На первый, беглый взгляд может показаться странным, что в епархии в сентябре 1917 г., когда был подписан наш документ, все еще сохраняется ситуация Sede vacante – свободного престола. Однако также известно, что фактически официальная передача власти от одного епископа другому состоялась только 02.12.1917 г., до этого же архиепископ Цепляк продолжал управление Могилевской Архиепархией, которой, в качестве епископа-помощника управлял с 1914 г. после того, как архиепископ Ключиньский удалился от дел.
Сейчас невозможно сказать, заблуждался ли тот, кто принимал решение о приеме этого документа на постоянное хранение в музей, относительно его подлинного содержания, или это был лукавый шаг образованного человека, понимавшего, что для сохранения бесценных свидетельств, как тогда казалось, безвозвратно уходящего прошлого, необходимо было объявить его историческим или художественным памятником или выдать за нечто, что можно использовать в антирелигиозной пропаганде. Первые два варианта – историческая или художественная ценность – полностью исключались, т. к. бланк абсолютно лишен украшательства и относился на тот момент к слишком недавнему времени, чтобы считаться в глазах современников исторической ценностью. Оставалось только выдать его за индульгенцию. Так как богословски непростое учение об индульгенциях порождало в некатолических странах массу легенд самого странного содержания, самым устойчивым из которых было и остается мнение о том, что индульгенция – это письменное отпущение грехов, о том, что это отпущение можно купить за деньги и что оно может распространяться на будущие грехи, наличие в коллекции музея такого «документа» предоставляло самые широкие возможности для обличения Римско-католической Церкви, и этот остроумный ход, если он действительно имел место, давал надежду на сохранность документа. Возможна и другая причина: поскольку документ, регламентирующий порядок богослужений, бережно хранился в приходе, его могли счесть важным. Для человека, далекого от повседневной жизни РКЦ, но судящего о ней по популярным антирелигиозным брошюрам или художественной литературе антикатолической направленности (вроде романа об Уленшпигеле) таким важным документом могла быть, например, индульгенция, которая представлялась его воображению именно каким-то письменным документом.
Чем интересен этот документ для нас сегодня? По-крайней мере тем, что позволяет уточнить некоторые моменты жизни Римско-католической Церкви в России того непростого периода. В том числе, мы видим, что, несмотря на то, что очень во многих важных вопросах РКЦ в России не имела возможности жить в согласии с собственными юридическими нормами, например, и после февральской буржуазной революции назначение епископов попрежнему согласовывалось с правительством, хотя на Рим уже не оказывалось давления. Более того, Временное правительство стремилось продемонстрировать Ватикану намерение изменить ситуацию к лучшему, тем не менее, в таких вопросах, как разрешение на регулярное проведение паралитургических богослужений, право принимать решения оставалось все же за Церковью. В то же время тот факт, что праздник Пресвятой Девы Марии Розария отнесен на 1 воскресенье октября, служит прекрасной иллюстрацией отсутствия прямых контактов католических епархий Российской империи с Римом – для всей Церкви день праздника был возвращен на свое историческое место (7 октября) еще папой Пием Х, предшественником правящего в 1917 г. Бенедикта XV. Перенос праздника, хочу заметить, ничем не угрожал безопасности Российской империи, но, тем не менее, даже на таком сугубо внутреннем церковном уровне общение с Римом было запрещено.
Проливает документ и некоторый свет на историю прихода, о котором в нем идет речь, точнее, на один из ее моментов. До сих пор принято было считать, что вплоть до прихода к власти большевиков и даже до начала 1918 г. церковь св. Франциска в Лесном являлась филиальной церковью прихода Посещения Пресвятой Девой Марией св. Елизаветы и только в 1918 г., по распоряжению епископа Роппа, стала приходской. При этом практически все источники, например, Р. Т. Рашкова в ст. «Католики Петербурга», о. Кшиштоф Пожарский «Несгибаемый пастырь в Петербурге слуга Божий Антоний Малецкий», Т. Смирнова «Польские общества в Санкт-Петербурге», в качестве основания для такого решения называют стремление уберечь здание и имущество церкви от реквизиции. Более того, в некоторых источниках его называют даже «каплицей». Однако, здесь мы видим, что церковь в Лесном уже в сентябре 1917 г. названа „ecclesia parociale”, т. е. «приходская церковь», в то время как в другом документе, относящемся к моменту ее основания, т. е. и также хранящемся в ГМИР она именуется „ecclesia filiale”, значит можно не сомневаться в том, что изменение статуса церкви произошло между этими датами, но не позднее первых чисел сентября 1917 г. и к опасениям по поводу возможной экспроприации не имело отношения.
Это хорошо согласуется и с теми данными, которые приводятся в книге о. Кшиштофа Пожарского «Бывшее Выборгское римско-католическое кладбище в Санкт-Петербурге (1856–1950). Книга Памяти» о численности прихожан этой церкви. В 1919 г. церковь посещало 500 человек – на фоне того, что в большинстве католических приходов к этому моменту число прихожан сократилось в три и более раз это очень значительное количество. В любом случае, то, что в сентябре 1917 г. церковь Cв. Франциска в Лесном имела статус приходской, сомнений вызывать не может.
Как уже говорилось, документ адресован администратору прихода о. Франциску Рутковскому (05.03.1883–08.1944), фигуре в истории католической церкви в России и Польши довольно значительной. Выпускник Духовной семинарии, а затем и Духовной Академии в Петербурге, здесь он получил степень сначала кандидата, потом доктора богословия, преподавал Закон Божий в С.-Петербургской гимназии императора Александра I и в реальном училище принца Ольденбургского в 1911–1912. Был настоятелем католического храма Св. Николая в Луге в 1912–1913, викарным католического храма Св. Казимира в Петрограде в 1914–1915, соратником слуги Божия и «Петербургского дона Боско» епископа Антония Малецкого, о котором написал воспоминания. Он оставил воспоминания и о других послереволюционных событиях в Петрограде, например, о чудовищной акции экспроприации металлических гробов, в которых находились приготовленные к отправке на родину умершие поляки, в пользу комиссаров, погибших на фронте. Именно о. Франциском Рутковским был спасен от осквернения прах епископа Ключинского, ныне обнаруженный в реставрируемой церкви Посещения Пресвятой Девой Марией Св. Елизаветы на Выборгском кладбище. В послереволюционные годы о. Рутковский неоднократно был арестован, был осужден на три года тюрьмы на мартовском процессе по делу католического духовенства 1923 г. После отбытия двух лет заключения был вывезен по обмену в Польшу, был капелланом примаса Польши кардинала Хлонда, потом служил секретарем Апостольской нунциатуры в Варшаве. Погиб от руки фашистов во время Варшавского восстания. Наш документ добавляет одну небольшую, но важную деталь к биографии этого человека. Здесь к его имени прибавлены буквы f. m., – fratti minori, или меньшие братья – обозначающие принадлежность о. Рутковского к ордену францисканцев. Речь идет, конечно, не о первом ордене – в Санкт-Петербурге на тот момент не было францисканских монастырей, и вообще деятельность и возможность вступления в какой-либо регулярный католический орден была очень затруднительна, но терциарские общины были большими и в них, помимо мирян, могли вступать и священники.
Из наиболее известных священников, принадлежавших к францисканским терциариям, чья жизнь была тесно связана с нашим городом можно назвать о. Павла Хомича, а вот о принадлежности к францисканцам о. Рутковского нигде, кроме нашего документа, упоминаний нет. Предположить, что епископ, в чьей юрисдикции находился священник, заблуждался относительно его орденской принадлежности, невозможно. В то же время то, что вернувшись в Польшу о. Рутковский не поселился в каком-либо из францисканских монастырей, снова указывает на то, что он относился именно к францисканцам-терциариям.
В заключение хочу процитировать слова английской писательницы Джозефины Тэй: «Настоящая история пишется в книге, не предназначенной для истории. Она в гардеробной описи, в наличности кошелька, в неофициальных письмах, в хозяйственных книгах». Наш скромный документ при первом же внимательном взгляде на него позволяет внести уточнения в историю одного из петербургских католических приходов, пусть и не самого знаменитого, добавить штрихи к картине тех условий отъединенности от Апостольской столицы, в которых должны были существовать и руководить Церковью ее иерархи, добавляет сведения к биографии выдающегося священника, служившего в России и в Польше, позволяет больше узнать о послереволюционной жизни Третьего ордена францисканцев в Петербурге.
Анна Кудрик, ученый секретарь Государственного музея истории религии
