ОО: Абель, Вы всегда знали, что станете композитором?
АК: Сформулирую немного иначе: я всегда знал, что я должен им стать, потому что я родился в музыкальной семье. Моя мама играла на виолончели в опере, поэтому этот инструмент попал ко мне в руки, когда мне было шесть. Меня ждала судьба оркестрового музыканта – таков был семейный план.
ОО: Но Вы выбрали несколько иной путь. Как семья отреагировала на первое созданное Вами музыкальное произведение?
АК: Я помню, что это было произведение для фортепиано, которое я написал в начальной школе. Я показал его бабушке, а она сказала: «Зачем ты это сочиняешь, все композиторы уже давным-давно есть – Моцарт, Чайковский и так далее. Вся музыка уже написана, больше не нужно!» Это застопорило мое творчество на несколько лет.
ОО: Но Вы не сдались?
АК: Я снова начал писать музыку только в средней школе и потом уже не останавливался.
ОО: Чему мы бесконечно рады! В одном из интервью Вы сказали, что ощущаете связь с польской музыкальной традицией. Вы можете назвать трех польских композиторов, которые Вас вдохновляют?
АК: Разумеется. Из современной классической музыки это прежде всего мой учитель и преподаватель Кшиштоф Пендерецкий, а также Витольд Лютославский и Хенрик Гурецкий. А если говорить о музыке к кинофильмам – Войцех Киляр.
«Зачем ты это сочиняешь, все композиторы уже давным-давно есть – Моцарт, Чайковский и так далее. Вся музыка уже написана, больше не нужно!»
ОО: Есть ли российские композиторы, которые Вас вдохновляют?
АК: Будучи представителем краковской композиторской школы, я смело могу сказать, что творчество российских композиторов для нас – кладезь вдохновения. Они представляют классический подход к музыке. Сложно представить его без Чайковского, Шостаковича, Стравинского, Скрябина, Мусоргского… можно перечислять бесконечно.
ОО: Я понимаю, что для музыканта этот вопрос звучит примерно так же, как вопрос, заданный филологу о его любимой книге, но все-таки спрошу – есть ли у Вас любимое музыкальное произведение?
АК: Есть много произведений, которые были очень важны для меня на том или ином этапе моей жизни. Когда я изучал искусство композиции и оркестровку, когда анализировал произведения мастеров, нередко возникал определенный страх – как можно создать такой шедевр? Это одновременно и восхищает, и пугает. Так было, например, с Симфонией № 4 Витольда Лютославского. С одной стороны, она невероятно целостная, а с другой, ее просто приятно слушать, что в случае современной музыки не всегда совпадает.
ОО: Вы пишите музыку для кино и театра. В чем специфика создания музыки, которая должна соответствовать определенному визуальному ряду?
АК: Я много импровизирую, и прежде чем прорабатывать детали, всегда стараюсь очертить некий общий контур произведения, который должен мне нравиться. Обычно я начинаю с создания эскиза – он может быть очень приблизительным, но всегда показывает некую мелодичную линию или контрапункт. Только после этого я приступаю к оркестровке и начинаю развивать идею.
ОО: Кто первым слушает Вашу новую музыку?
АК: Моя жена (и одновременно мой продюсер) Мина. Когда я пишу, она обычно сидит в этой же комнате. Когда она рядом, мне легче всего сосредоточиться на том, что я делаю, потому что мой мир в этот момент полон, целостен (улыбается). Если я сворачиваю куда-то не туда, она всегда говорит мне об этом. Это очень полезно, потому что часто бывает, что как композитор я могу восхищаться определенной идеей, которая сама по себе может быть прекрасной, но не подходит к сцене из фильма. Иногда за ней можно провести множество часов и лишь спустя несколько дней опомниться и понять, что пока стоит ее отложить. А когда человек, которому ты доверяешь, говорит, что ты выбрал не самое удачное направление, можно намного быстрее внести коррективы.
ОО: Критичны ли Вы по отношению к своему творчеству?
АК: Да, и еще как! И польское воспитание этому способствует, потому что мы существуем в системе низкой самооценки, с которой необходимо бороться. Но в целом я всегда стараюсь, чтобы созданная мной музыка нравилась мне и волновала меня, и только потом двигаюсь дальше.
ОО: Можете ли Вы назвать композицию, которая в последнее время произвела на Вас особенно сильное впечатление?
АК: Это очень сложный вопрос… Я слушаю музыку в основном как фон: по радио транслируют музыку из кинофильмов, и я далеко не всегда активно вслушиваюсь в нее. Мне редко удается найти время, чтобы послушать альбом целиком. Но вот один из примеров, который приходит мне в голову, – это музыка Йохана Йоханнссона к фильму «Прибытие» (англ. Arrival), действительно необычная и прекрасная.
ОО: Случалось ли Вам возвращаться к Вашим старым произведениям с мыслью, что что-то в них можно было бы сделать иначе?
АК: Со временем это проходит. В случае каждого музыкального произведения, над которым я когда-либо работал, наступал момент, когда мне казалось, что все потеряно, что это никуда не годится и так многое не сделано. Но, к счастью, со временем Вы забываете то, что не удалось сделать, и начинаете ценить все то, что удалось. К сожалению, это сложно осознать, потому что объективно относиться к своему творчеству очень непросто. Одна из самых сложных задач при создании музыки к кинофильмам – это то, что, с одной стороны, она должна взаимодействовать с визуальным рядом, что требует объективной оценки. С другой стороны, композитор стремится создать волнующее слушателя произведение, а вот это уже полностью субъективно. Балансировать между двумя полюсами – отделяя то, что нравится лично тебе, от того, что соответствует и подходит фильму, – очень тяжело. Но переслушивать свою собственную музыку спустя много лет – это интересный процесс, ибо очень многое в ней может вас удивить.
Волшебная сила искусства позволяет нам переживать что-то совместно и в то же время воспринимать произведение очень индивидуально.
ОО: Вы когда-нибудь задумывались о том, каким должен быть идеальный слушатель Вашей музыки?
АК: Я не знаю, существует ли идеальный слушатель… Это как разговор двух людей: идеальное взаимопонимание, когда один человек что-то говорит и думает, а второй воспринимает его слова в точности, случается очень редко. Обычно второй собеседник, даже если он отвечает, думает о чем-то другом. Диалог нарушается: мы вроде бы говорим, но каждый воспринимают ситуацию по-своему, исходя из личного опыта. Так и с музыкой. Я твердо убежден, что она может передавать очень сильные чувства – это основное средство передачи человеческой энергий в чистом виде. Тем не менее, эта энергия сталкивается с нашим опытом и в каждом человеке резонирует по-разному, задевая у каждого из нас разные струны. Поэтому десять человек будут воспринимать одно и тоже музыкальное произведение десятью различными способами. Неправильно говорить, что какая-то интерпретация правильнее, что нужно воспринимать произведение в точности так, как я его написал. Волшебная сила искусства позволяет нам переживать что-то совместно и в то же время воспринимать произведение очень индивидуально.
ОО: Какое качество Вы больше всего цените в режиссерах, с которыми сотрудничаете?
АК: У режиссера, на мой взгляд, должно быть очень четкое видение фильма, который он хочет снять. То, насколько точно он может его передать и объяснить, упрощает или усложняет работу с ним. Однако самое главное – почувствовать направление, в котором он следует. Один из режиссеров, который умеет передавать абсолютно непередаваемые вещи, – это Том Форд. Его видение «просачивается» из каждого элемента фильма. Работы Форда очень целостны, что позволяет музыке в них звучать абсолютно по-особенному. Часто я получаю информацию не столько из слов режиссера, сколько из костюмов или причесок героев фильма. Впервые я испытал это, работая над музыкой к фильму «Одинокий мужчина» (англ. A Single Man). Одна из сцен с Джулианой Мур выстроена около прически героини – она сидит перед зеркалом и смотрит на свое отражение. Мне кажется, что именно такие моменты превращают картину в целостное произведение искусства.
ОО: С каким режиссером Вы еще не работали, но очень бы хотели?
АК: О, их много! Как правило, каждый раз, когда я смотрю захватывающий фильм, я думаю о его саундтреке: «О, я бы хотел написать что-то подобное!». Например, я помню, что когда я посмотрел фильм «Начало» (англ. Incepcion) Кристофера Нолана, я подумал: «Почему не я написал эту музыку?!» Настолько она мне понравилась. Таких режиссеров много: Гильермо дель Торо, Вонг Кар-вай… очень много!
ОО: Вы живете в Лос-Анджелесе с 2005 года. Вы помните, с каким настроем Вы впервые летели в Соединенные Штаты?
АК: Да, конечно. Я летел с билетом в один конец, у нас было четыре чемодана, в которых находились все наши вещи. Настрой был такой, что у нас должно получиться, и было сложно представить, что будет иначе. Конечно, по приезде оказалось, что найти себя на новом месте намного сложнее, чем мы себе это представляли. Собственно, мы начали с нуля. Наша «вылазка» могла закончиться по-разному: здесь живет более двух тысяч композиторов, поэтому конкуренция очень высока. Я помню свои страхи и, в то же время, огромную внутреннюю мобилизацию. Нужно было выходить в свет, встречаться с людьми и разговаривать, независимо от того, давали ли эти встречи какой-то результат. В конечном счете все получилось, но я до сих пор думаю, что это настоящее чудо.
ОО: Прошло тринадцать лет с тех пор, как Вы переехали за океан. Что связывает Вас с Польшей сегодня?
АК: Прежде всего, язык. Мы говорим по-польски дома, у нас много польских друзей. А во-вторых, когда я переехал сюда, я не забыл о своих корнях. Польская культура по-прежнему остается во мне, и у музыки, которую я пишу, очень характерные корни … не столько польские, сколько краковские. Я знаю об этой связи с польской или, более широко, с европейской культурой. Разумеется, занимаясь творчеством вдалеке от родины, человек впитывает и другие влияния. Но вкус, запахи, которые мы помним с детства, остаются навсегда.
ОО: Как часто Вы бываете в Польше?
АК: К сожалению, очень редко. Работа композитора крайне нерегулярна, поэтому сложно спланировать поездку. Чаще всего бывает, что поездка уже запланирована, и тогда откуда ни возьмись появляется фильм, к которому нужно написать музыку. Тогда поездку приходится отменять. В настоящий момент мы готовимся к гастролям в России, но не можем проехать через Польшу – мы только пролетим над нашей страной.
Мы, славяне, невероятно закалены веками преодоления – всегда было известно, что жизнь тяжела и нельзя опускать руки.
ОО: Вы впервые приезжаете в Россию?
АК: Да, в первый раз, я никогда не был в России раньше, и мне очень любопытно посмотреть, как она выглядит.
ОО: Какие у Вас ожидания?
АК: Грандиозные! Я знаю, что Москва и Санкт-Петербург – прекрасные города, и я предполагаю, что буду очарован обеими столицами. Когда сейчас я приезжаю в европейские города, я смотрю на них по-другому. Когда мы жили в Польше, нам казалось, что все народы Европы совершенно разные, у каждого свои особые места – например, у поляков есть Краков. А теперь, когда я приезжаю в Европу, например, в Лондон, мне кажется, что так мог бы выглядеть Краков, если бы был несколько больше. Это невероятный опыт нашего культурного сообщества. Я ожидаю чего-то подобного от Москвы и Санкт-Петербурга: хочется увидеть восточную часть нашей европейской культуры и почувствовать, что в Европе мы все связаны. Например, в Лос-Анджелесе мы часто ходим за покупками в русские магазины и чувствуем себя так, как будто бы оказались в магазине где-то в Польше. Внешний вид, ассортимент – всё очень похоже.
ОО: Можете ли Вы описать главное культурное отличие между американцами и европейцами? Существует ли оно вообще?
АК: К сожалению, существует. Первое, что приходит мне на ум, – это проблема самооценки. Американцев воспитывают таким образом, что с самого детства их награждают за то, что нельзя назвать каким-то значительным достижением, что кажется нам естественным и очевидным. В свою очередь, в европейской культуре стандарты намного выше, а в случае польской или славянской культур рамки еще уже. Хрестоматийный пример – русская балетная школа: образец того, насколько требовательным можно быть к ученику, абсолютно без права на улыбку. Европейский подход к воспитанию детей сильно отличается от американского.
ОО: Как Вы думаете, этот иной подход американцев к формированию самооценки ребенка идет им пользу или приносит больше вреда?
АК: У каждого подхода есть свои положительные стороны. Воспитание без стресса способствует тому, что в зрелом возрасте мы больше довольны собой и тем, что мы делаем, и уверенность в своих силах может стать для нас надежной опорой. С другой стороны, при таком подходе подросток может быстрее пасть духом в случае жизненных невзгод. В свою очередь, мы, славяне, невероятно закалены веками преодоления – всегда было известно, что жизнь тяжела и нельзя опускать руки.
ОО: А как сейчас, после тринадцати лет проживания в США, выглядит Ваша самооценка?
АК: То выше, то ниже (смеется).
ОО: На концертах в Москве и в Петербурге Вы будете дирижировать оркестром.
АК: Да, и для меня это самое большое удовольствие – иметь возможность представить свою музыку и таким образом вступить в контакт со слушателями. Это самая замечательная часть моей работы. Уже некоторое время я дирижирую во время записи своей музыки в студии. И с тех пор, когда я впервые выступил на публике как дирижер на фестивале в Кордове, я чувствую, что это доставляет мне огромное удовольствие.
ОО: Вы нервничаете перед выходом на сцену?
АК: Нет, это для меня огромная радость! Кроме того, я понимаю, что даже если ошибусь, оркестр и так справиться без меня (смеется).
В конце нашего интервью мы предлагаем ответить нашим собеседникам вопросы из известного опросника Марселя Пруста. И нередко позволяем себе привнести в нее что-то свое. Первый вопрос, который я хочу Вам задать, будет очень коротким: Краков или Варшава?
Краков.
Где Вам хотелось бы жить?
Как раз там, где я сейчас живу, – на Голливудских холмах.
Ошибки, которые легче всего Вы прощаете?
Такие, которые человек стремится исправить.
Ваш недостаток, который Вы терпеть не можете?
Низкая самооценка.
Какой звук нравится Вам больше всего?
Много звуков одновременно – игра целого оркестра.
Совсем скоро нам посчастливится услышать этот звук. Большое спасибо за беседу!
Большое спасибо, жду вас на концерте в Петербурге!
Беседовала Ольга Онищук
Расшифровка текста Анна Светлова
Перевод с польского языка Станислав Карпенок
За помощь в организации интервью редакция GP выражает огромную благодарность Веронике Лехман и Родиону Нагорному.
